Это знаменитое выступление Фунакоси в зале "Кодокан", ставшее начальной точкой отсчета в истории японского каратэ, состоялось 3 нюня 1922 года. Фунакоси исполнил ката Косокун (КанкуДай), а Гима Синкэи показал ката Найфанти седан. После выступления Кано пригласил Фунакоси и Гима к себе домой, где угощал их традиционным блюдом тэндон (рыба и рис). Во время обеда Кано пел и много шутил, чтобы Фунакоси почувствовал себя непринуждённо.(1)
В тот же день большая статья о каратэ была напечатана в токийском еженедельнике «Нитинити», который сегодня называется «Майнити Симбун». Она имела громкое название «Мистическое боевое искусство» и подробно сообщала о том, что «некий Фунакоси Гитин,
мастер каратэ с Окинавы, приехал в Токио для участия в первом Всеяпонском семинаре по физической культуре, который проходил в марте 1922 года. По просьбе ряда лиц, работающих в самых различных областях, он сделал публичный доклад о каратэ и его демонстрацию для участников семинара».(2)  Первое сообщение о каратэ в прессе словом «мистическое» в начале заголовка привлекло внимание многих читателей. Именно эту заметку прочитал Оцука Хиронори, уже сложившийся мастер Синто Есинрю дзюдзюцу. Он немедленно направился в «Мэйсэйдзюку», чтобы найти Фунакоси и попроситься к нему в ученики. Оцука знал, что все окинавцы тогда очень подозрительно относились к японцам, поэтому он не мог рассчитывать на радушный приём. Однако, Оцука вспоминает, что Фунакоси встретил его весьма дружелюбно и сразу же вызвал у него чувство симпатии. Прогрессировал Оцука очень быстро и вскоре стал
старшим учеником, партнёром на тренировках и показательных выступлениях и постоянным спутником Фунакоси в его посещениях различных додзё.
Обычно историки каратэ пишут, что выступления Фунакоси Гитин в Токио имели «невероятный» успех и ссылаются при этом на то, что «сам великий мастер дзюдо» Кано (!) просил «простого школьного учителя» дать ему уроки каратэ. В действительности, из воспоминаний Фунакоси Гитин можно сделать прямо противоположные выводы. Отправляясь в Токио, Фунакоси знал, что выходцы с Рюкю, уезжавшие на заработки в другие районы империи, часто сталкивались с дискриминацией при найме на работу. Студентам с островов Рюкю отказывали в общежитиях, путешественников не пускали в гостиницы. Так выглядело на деле провозглашённое японскими властями равенство наций. Бедное и полуголодное существование в студенческом общежитии едва ли можно считать успехом. Фунакоси был настоящим «подвижником» каратэ, если решился ради весьма призрачной в то время идеи внедрения окинавского боевого
искусства в японскую культуру отказаться от жены, от детей и обречь себя на долгие годы одиночества вдали от родного дома. Сейчас нам трудно даже представить, насколько тяжело было ему достичь цели и превратить традиционное окинавское каратэ в каратэ японское.
Сам Фунакоси о мотивах своего решения остаться в Токио пишет следующее: «...я подумал, что, если я хочу добиться широкого распространения каратэ в Японии, то я — именно тот человек, который мог бы сделать эту работу, а Токио — самое подходящее место для начала этого дела».
Приняв решение остаться в Токио, Фунакоси написал письмо жене с просьбой приехать к нему. Его жена, ревностная буддистка, отказалась покинуть прах своих предков, но поддержала намерение мужа «привить» каратэ на японской земле. Фунакоси оказался одиноким в совершенно чужом для него мире. Он переехал в Мэйсэйдзюку, общежитие студентов с Окинавы, расположенное в районе Суйдобата, где снял крошечную комнатку, а лекционный зал общежития ему разрешили использовать, как временное додзё3, когда в нём не было занятий.
Свои первые тренировки Фунакоси по древней традиции проводил только по ночам и с такой невероятной интенсивностью, что некоторые его ученики во время занятий от усталости теряли сознание. В автобиографии Фунакоси так описывает эти дни:
«Главной моей проблемой стали деньги: накоплений у меня не было, моя семья на Окинаве не